Светочи Конфедерации - Лёка Лактысева

За окнами привычно выли сирены. Стены и полы слегка подрагивали от далеких взрывов. В палате интенсивной терапии никогда не бывало абсолютно тихо. Попискивали мониторы, гудели моторчики автоматических шприцев-дозаторов, ритмично вздыхали аппараты искусственной вентиляции легких.

— Лайона Монтессори! В приемный покой! Пациент, мужчина, извлечен из-под завала. Состояние очень тяжелое. Массивное размозжение мягких тканей правой ноги.

Прозвучавший по внутренней связи вызов заставил встрепенуться молодую женщину, сосредоточенно заполнявшую реанимационную карту. Она быстро провела ладонями по лицу, словно стирая усталость, и вышла в коридор.

— Девочки, первый пост, готовим взрослую койку, аппарат ИВЛ, набор для катетеризации центральной вены, — скомандовала она коротко, заглянув в сестринскую. — Милана, бери мешок АМБУ, транспортный аспиратор, периферический катетер — пойдешь со мной в приемный покой. Кислород возьму сама.

Милана послушно вскочила и помчалась собирать указанное.

Через пять минут Лайона и Милана приняли пациента. Через десять — доставили его в палату интенсивной терапии. Пациент был в сознании — удивительно! Пятьдесят два часа под завалами. Без еды. Без воды. С придавленной к бетонному покрытию ногой. И в сознании.

— Полковник военно-десантных войск Рид, — прохрипел мужчина и потерял сознание.

На бедре пациента, чуть ниже паховой складки, топорщился фиолетовыми хвостиками плотно затянутый жгут.

— Милана, хирурга-травматолога, заведующего реанимацией, начмеда по хирургии на консилиум, срочно!

— Вызываю, — откликнулась медсестра.

К приходу консилиума пациент лежал под двумя капельницами, все необходимые анализы были собраны, рентгеновский снимок поврежденной конечности висел на негатоскопе.

— Надо ампутировать конечность, — уверенно заявил травматолог. Начмед и зав. РАО согласно покивали головами.

Лайона была с ними согласна: спасти полковника еще можно: вывести из шока (противошоковую терапию она уже начала), справиться с болевым синдромом, с обезвоживанием и кровопотерей во время операции. А вот ногу оставлять нельзя: стоит снять жгут — и остатки разрушенных, раздавленных клеток хлынут в кровоток, попадут в почки и закупорят тончайшие поры созданных самой природой биологических мембран. Острая почечная недостаточность гарантирована. А в сочетании с прочими проблемами — практически гарантирован и плачевный исход…

Полковник приоткрыл глаза, дернулся:

— Нет! Не смейте! Не смейте резать! Я отказываюсь от операции!

— Ох, ты! Очнулся, гляди. Вот уж «вовремя», — заворчал начмед. — Послушай, полковник. Ну не спасти твою ногу. Никак. Тебя — можно. Ногу — нет.

— Значит, не спасайте. Меня не спасайте. — Полковник сжал зубы так, что побелела и без того бледная кожа на острых скулах. — Я — военный. А на костылях, да даже на протезе — кто я буду?! Военный пенсионер? И это в то время, когда мои однополчане взрываются, гибнут, сражаются?! Мне такая жизнь не нужна!

Тяжело дыша, Рид закрыл глаза и отвернулся.

— Так, коллеги. Пройдемте в ординаторскую, оформим запись в истории болезни, помозгуем. — Зав. РАО, как всегда, был скуп и на слова, и на эмоции.

— Милана, еще одну дозу обезболивающего полковнику внутривенно, — скомандовала Лайона и, прихватив рентгенограмму полковничьей ноги, ушла вслед за коллегами.

— Вы же понимаете! Как только снимем жгут — все! Все!!! — размахивал руками травматолог. — Синдром длительного сдавления — это вам не шутки! Ногу ампутировать все равно придется.

— Да все понятно, Арсен, не кипятись, — уговаривал его начмед. — Но пациент имел право отказаться от операции — и сделал это… Привлечь, что ли, представителей Этического Комитета? Пусть они решают, что важнее: спасти жизнь или выполнить волю пациента.

— Коллеги… У меня безумная идея, — подала голос Лайона.

— И что за идея, — живо развернулся к ней травматолог. — Неужто знаешь, как сохранить и ногу, и почки?

— Понимаю, так никогда не делалось… И госпиталю такое влетит в копеечку…

— Так, Лайона, давай не томи уже!

— Ну в общем… ставим канюлю в большую бедренную вену и всю оттекающую от ноги кровь прогоняем через диализатор. Фильтры, конечно, менять придется часто, а они очень недешевые. Но зато к почкам уже очищенная от миоглобина и прочей гадости кровь придет.

— Лайона! — гаркнул заведующий реанимационным отделением. — Где я тебе столько диализных фильтров возьму?! Ты ж за сутки месячный запас переведешь!

— А это мысль, — хмыкнул начмед. — Я бы еще пару фильтров на почечные артерии поставил, чтобы гарантированно почки защитить.

— Коллеги! Да вы… Нет, поистине, безумие — заразительно!

— Под мою ответственность, — твердо отозвался начмед. — Подключаем два диализатора: один — к большой бедренной вене, второй — к почечным артериям. И снимаем жгут.

— Да, и глубокая медикаментозная кома на все время диализа как минимум, а может, и еще на пару дней после, — дополнила Лайона.

— Работаем, коллеги, работаем! — начмед поставил свою подпись под решением консилиума и ушел.

Уснувший после дозы наркотического анальгетика полковник не слышал, как вернулась на пост Лайона, как отдавала сестре короткие, четкие указания. А еще через пару минут его погрузили в глубокий медикаментозный сон. Затем подключили аппарат ИВЛ. Перевезли в отдельный операционно-диализный бокс и поместили в специальную стол-капсулу, которая плотно зафиксировала его тело. Не ощутил полковник и того, как тонкий скальпель прошелся по коже поясницы, сначала справа, потом слева. Не ощутил, как с его многострадальной ноги сняли жгут…

Пять дней небытия. Пять дней без снов, без видений, без ощущений. Пять суток бригады врачей-реаниматологов и медицинских сестер сменяли друг друга, меняли диализные фильтры: в первые сутки — каждые три часа, во вторые — каждые шесть часов. На третьи сутки хватило двух фильтров.

В тот же день в приемном отделении Центрального Военного Госпиталя раздался телефонный звонок.

— Скажите, к вам поступал мужчина сорока трех лет, мог представиться как полковник Рид?

Медицинская сестра шустро застучала по клавишам компьютера.