Гражданин Галактики - Роберт Хайнлайн

— Номер девяносто семь, — объявил аукционист. — Мальчик.

У паренька кружилась голова, ощущение твердой почвы под ногами вызывало тошноту. Невольничий корабль проделал путь в сорок с лишним световых лет, неся в своих трюмах смрад, такой же, как и на любом другом невольничьем корабле: затхлый дух сбившихся в кучу немытых тел, тяжкий запах страха, рвоты и неизбывной горечи. И все же на его борту мальчик что-то из себя представлял, он был признанным членом определенного сообщества, мог надеяться на ежедневное довольствие и кулаками отстаивать свое право без помех проглотить пайку. Даже имел друзей.

А теперь он снова никто и ничто. И его опять кому-то продадут. С платформы только что увели предыдущий номер: двух очень похожих друг на дружку светловолосых девушек, которых объявили двойняшками. Этих сбагрили быстро и за немалую цену. Аукционист с довольной ухмылкой повернулся и указал на мальчика.

— Номер девяносто семь. Подкиньте-ка его сюда.

Мальчишку пинками загнали на помост. Он стоял, весь сжавшись, бросая по сторонам быстрые дикие взгляды, рассматривая то, что не мог видеть из своего загона. Невольничий рынок расположен на той стороне знаменитой площади Свободы, что примыкает к космопорту, напротив холма, увенчанного еще более знаменитым зданием Президиума Саргона, капитолия Девяти Миров. Но мальчик не знал, что это за здание; он не ведал даже, на какую планету его занесло. Он просто глядел на толпу.

Ближе всех к помосту работорговцев сгрудились нищие, чтобы льстиво выклянчивать подаяние у каждого покупателя, забиравшего свое приобретение. За ними полукругом стояли скамьи для богатых и знати. По краям торчали рабы, носильщики, телохранители и шоферы этих сливок общества. Они бездельничали возле автомобилей хозяев или паланкинов и портшезов, принадлежавших тем хозяевам, что побогаче. Позади дам и господ собрались простолюдины — бездельники и зеваки, вольноотпущенники и карманники, разносчики прохладительных напитков, мелкий купчишка, не получивший почетного сидячего места, но всегда готовый ухватиться за случай по дешевке приобрести носильщика, писца, слесаря или даже служанку для своих жен.

— Номер девяносто семь,— повторил аукционист. — Чудесный здоровый парень. Может использоваться как паж или прислуга. Дамы и господа, представьте его в ливрее вашего дома. Взгляните на...

Его слова потонули в визге звездолета, совершавшего посадку на космодроме у него за спиной.

Старый нищий по прозвищу Калека Баслим изогнулся всем своим полуобнаженным телом и, прищурив единственный глаз, глянул за край помоста. По его мнению, мальчик мало чем походил на вышколенного домашнего слугу — скорее уж на грязного, изможденного, избитого и затравленного зверька. Сквозь грязную коросту на спине проступали белые шрамы, по которым нетрудно было понять, за кого держали мальчика его прежние хозяева.

Глаза и форма ушей парнишки навели Баслима на мысль, что он, возможно, чистокровный потомок землян. Но наверняка можно было сказать одно: это мальчик, он еще мал, перепуган, однако строптив по:прежнему.

Мальчик почувствовал пристальный взгляд нищего и с ненавистью посмотрел на него.

Визг звездолета стих, и разодетый щеголь, сидевший в первых рядах, небрежно взмахнул платком, привлекая к себе внимание аукциониста.

— Эй, ты, мошенник, довольно впустую транжирить наше время. Выстави-ка что-нибудь вроде предыдущего номера.

— О, благородный господин, мне полагается выкликать номера в соответствии с каталогом.

— Тогда пошевеливайся! Или оттащи эту худосочную скотину в сторону и покажи нам стоящий товар из загашника.

— Вы так добры ко мне, господин, — аукционист возвысил голос, чтобы слышало больше народу. — Меня просят оживить торги, и я уверен, что мой благородный работодатель не станет возражать. Буду откровенен: этот славный парнишка молод. Его новый владелец должен будет его всему учить. Поэтому... — мальчик слушал вполуха. Он почти не знал местного языка, и все, о чем тут говорилось, было для него пустым звуком. Он оглядел дам под вуалями и разряженных господ, гадая, с кем ему придется иметь дело. — Поэтому, — продолжал аукционист, — дабы обернуться побыстрее, назначается весьма низкая начальная цена. Дешевле не бывает! Что я слышу? Двадцать стелларов?

Тишина становилась напряженной. Холеная расфуфыренная дамочка под кружевной вуалью склонилась к щеголю и что-то зашептала ему на ухо, потом захихикала. Щеголь нахмурился, вытащил кинжал и сделал вид, будто чистит ногти.

— Я ведь сказал, чтобы с этим кончали побыстрее, — буркнул он. Аукционист вздохнул.

— Господа, прошу вас помнить, что я несу ответственность перед своим руководством. Но я, так и быть, снижу начальную цену. Десять стелларов. Да, я сказал «десять»! Это уже просто фантастика! — Аукционист скорчил удивленную мину. — Уж не оглох ли я? Может быть, кто-то поднял палец, а я просто не вижу? Прошу внимания. Вот здесь перед вами стоит молодой крепкий парень с душой, подобной чистому листу бумаги. И лист этот вы можете использовать по своему усмотрению. За невероятно низкую цену. Вы можете приобрести его и сделать с мальчиком все, что пожелаете.

— Или скормить его рыбам!

— Или скормить его... О, вы так остроумны, благородный господин!

— Это начинает надоедать. Ты что, думаешь, этот замухрышка чего-нибудь стоит? Может, он твой сын?

Аукционист выдавил улыбку.

— Будь так, я гордился бы им. Жаль, что мне запрещено разглашать происхождение этого парня!

— Значит, попросту говоря, оно тебе неведомо.

— Хоть я и обязан держать рот на замке, однако не премину указать на форму его черепа, на четко очерченные линии ушей, — тут аукционист схватил мальчика за ухо, тот извернулся и укусил его за руку. Толпа заржала. Аукционист отдернул руку.

— Экий живчик! Ну, да плетка и не таких лечила. Прекрасная порода. Вы только взгляните на его уши! Можно сказать, лучшие в Галактике.

Аукционист упустил из виду один важный момент: молодой щеголь был уроженцем Синдона IV. Щеголь снял свой шлем, явив на свет типично синдонианские уши — длинные, заостренные и волосатые. Синдонианин подался вперед, уши его стали торчком.

— Кто твой благородный покровитель?

Старый Баслим тотчас же отодвинулся подальше, готовый чуть что улизнуть. Мальчик напрягся и заозирался по сторонам, почувствовав непонятное беспокойство. Аукционист побледнел: никто не смел в открытую потешаться над синдонианином... более одного раза.

— О мой господин, — выдавил он. — Вы не так меня поняли...

— А ну повтори, что ты там вякнул про уши и лучшую породу!

Неподалеку показался полицейский, но он еще не подошел близко. Аукционист облизнул губы.