Девушка в тумане - Донато Карризи

* * *

Ночь, когда все навсегда изменилось, началась с телефонного звонка.

Телефон зазвонил в двадцать два двадцать. Был вечер понедельника, на улице стоял мороз минус восемь, и все тонуло в ледяном тумане. В этот час Флорес лежал в теплой постели под боком у жены и с удовольствием смотрел по телевизору черно-белый фильм про гангстеров. София уже давно заснула, и телефонные звонки ее не тревожили. Она даже не заметила, что муж встал и начал одеваться.

Флорес натянул теплые стеганые брюки, водолазку и плотную зимнюю куртку, чтобы уберечься от проклятого тумана, который стер все очертания, и поспешил в скромную больницу Авешота, где сорок лет из своих шестидесяти двух проработал психиатром. За все время редко случалось, чтобы кто-то поднимал его с постели по срочному вызову, и уж тем более полиция. В маленьком городке в Альпах, где он родился и прожил всю жизнь, после заката, как правило, ничего особенного не случалось. Казалось, в этих краях даже криминальные элементы придерживались размеренного ритма жизни, который диктовал им, что по вечерам положено сидеть дома. И Флорес ломал себе голову, кому он понадобился в столь необычное время.

Единственная информация, которую ему сообщили по телефону, касалась задержания какого-то человека в связи с ДТП. И больше ничего.

Ближе к вечеру снег прекратился, но стало гораздо холоднее. Флорес вышел из дому, и его со всех сторон окружила какая-то неестественная тишина. Все вокруг застыло в неподвижности. Казалось, даже время остановилось. По телу пробежала дрожь, ничего общего не имевшая с уличным холодом: она шла изнутри. Он завел старенький «ситроен» и подождал, пока не разогреется дизель и можно будет тронуться с места. Звук мотора был ему просто необходим, чтобы разорвать эту давящую тишину.

Асфальт покрылся ледяной коркой, но не по этой причине Флорес двигался не быстрее двадцати километров в час, крепко вцепившись в руль и наклонившись вперед почти к самому ветровому стеклу, чтобы хоть как-то различать контуры проезжей части. Виной всему был туман. По счастью, он настолько хорошо знал эту дорогу, что мозг опережал глаза, подсказывая, куда ехать.

Поднявшись вверх до перекрестка, он поехал по направлению к центру и только тогда начал что-то различать в сплошном «молоке». У него возникло ощущение, что все перед ним как-то замедлилось, как во сне. Вдалеке из белой мглы показались мигающие огни. Казалось, они движутся ему навстречу, но на самом деле это он к ним подъезжал. Из тумана возникла фигура человека. Подъехав еще ближе, Флорес понял, что это полицейский, которого выставили на дороге, чтобы он предупреждал проезжающие машины ехать осторожно. Психиатр проехал мимо него, и они обменялись беглыми приветствиями. За спиной полицейского обозначилась патрульная машина, мигающая сигнальными огнями, а из кювета светили задние габариты лежащего там темного лимузина.

Вскоре Флорес въехал в пустынный центр городка.

Уличные фонари, как миражи, выплывали из мглы. Он добрался до окраины и оказался у цели. Маленькая больница пребывала в состоянии какого-то странного брожения. Едва Флорес переступил порог, ему навстречу шагнули лейтенант местной полиции и Ребекка Майер, прокурор, – в последнее время эта молодая женщина заставила высоко себя оценить. Она выглядела озабоченной. Пока Флорес снимал куртку, она информировала его о нежданном ночном госте, произнеся только:

– Фогель.

Услышав это имя, Флорес понял, почему подняли такую тревогу. Настала ночь, которая изменит все и навсегда, но он пока еще этого не знал. Потому и не мог взять в толк, какова его роль в этом деле.

– Что в точности от меня требуется? – спросил он.

– Врачи неотложной помощи говорят, что он в порядке. Но, похоже, он находится в состоянии спутанного сознания. Возможно, это расстройство психики из-за шока от аварии.

– Но вы в этом не уверены, так? – Флорес попал в точку, но Майер не ответила. – Он в состоянии кататонии?

– Нет, он на все реагирует после стимуляции. Но у него резкие перепады настроения.

– И он не помнит, что произошло, – сказал Флорес, завершая анамнез.

– Саму аварию он помнит. Но нас интересует, что именно ей предшествовало. Нам обязательно надо знать, что случилось в этот вечер.

– Значит, по-вашему, он притворяется, – заключил психиатр.

– Боюсь, что да. И здесь в игру должны войти вы, доктор.

– Чего вы от меня ждете, госпожа прокурор?

– У нас нет достаточных оснований, чтобы предъявить ему обвинение, и он это знает. Вы должны сказать мне, в состоянии ли он что-либо понимать и действовать осознанно.

– А если да, что его ожидает?

– Я смогу предъявить ему обвинение и допросить его официально, не опасаясь, что потом какой-нибудь адвокат выразит протест, пользуясь глупой придиркой.

– Но… Вы же сами мне сказали, что авария обошлась без жертв. О каком обвинении тогда идет речь, простите?

Майер ответила, выдержав паузу:

– Вы это поймете, когда его увидите.

Его поместили в амбулаторию. Открыв дверь, Флорес увидел человека, сидящего на одном из маленьких кресел перед столом, заваленным бумагами. На нем было темное кашемировое пальто, сидел он сгорбившись и, казалось, даже не заметил, что кто-то вошел.

Флорес повесил куртку на вешалку и потер закоченевшие руки.

– Добрый вечер, – сказал он, подходя к калориферу удостовериться, что тот включен.

На самом деле это был всего лишь предлог, чтобы занять позицию напротив человека и точно определить его состояние, а прежде всего – понять, что же имела в виду Майер.

Под пальто на Фогеле был вполне элегантный темный костюм с дымчато-голубым галстуком с растительным орнаментом, из кармана пиджака выглядывал желтый платок, манжеты белой рубашки украшали золотые овальные запонки. Единственно, что костюм был помят, словно его носили, не снимая, целую неделю.

Не отвечая на приветствие, Фогель на миг поднял на врача глаза. А потом снова уставился на сложенные на животе руки.

Психиатр спросил себя, что за странный вираж судьбы вновь усадил их друг напротив друга.

– И давно вы здесь? – начал он.

– А вы?

Его визави сохранял серьезность, а Флорес рассмеялся удачной шутке.

– Да без малого сорок лет, – ответил он.

Со временем амбулатория разжилась мебелью и всякими причиндалами и теперь выглядела тесной. Психиатр отдавал себе отчет, что постороннему взгляду вся эта мешанина может показаться несуразной.