Свеча Дон-Кихота - Павел Петрович Косенко
-
Название:Свеча Дон-Кихота
-
Автор:Павел Петрович Косенко
-
Жанр:Разная литература
-
Страниц:66
Аннотация книги
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Павел Косенко
Свеча Дон-Кихота
(повести-биографии и литературные портреты)
На земле золотой и яростной
(повесть о Павле Васильеве)
«БЕЗМЕРНО МНОГО ОБЕЩАЛ»
Это повесть о человеке, чья жизнь была короткой, трудной и путаной, а песня — сильной и долгой.
Он был высок, русоволос, красив. В его облике находили сходство с Есениным. Он знал об этом сходстве и гордился им. Он был очень самоуверен, ходил походкой победителя, но вместе с тем постоянная внутренняя настороженность не покидала его никогда. Он быстро сходился с людьми, был на «ты» с наркомами и приискателями, литературными знаменитостями и степными пастухами. Но близко к своей душе он подпускал очень немногих.
Он смеялся часто и громко, но и в минуты веселья в его быстром взгляде тлел недобрый огонек. Современница вспоминает его «темно-серые, слегка запавшие яркие глаза с неожиданно озорным, жестким и недоверчивым выражением». И завершает характеристику человека, с которым познакомилась в пору его короткой, шумной славы: «Так смотрят на мир беспризорные дети».
Он легко обижал и легко забывал обиды. Он был груб и тонок, весь на виду и скрытен. И прежде всего он был талантлив. Страшно, дьявольски талантлив.
Чуткие люди понимали это великолепно, как бы далеко их жизненные и творческие дороги ни лежали от его пути. Борис Пастернак вспоминал: «В начале тридцатых годов Павел Васильев производил на меня впечатление того же порядка, как в свое время, раньше, при первом знакомстве с ними, Есенин и Маяковский. Он был сравним с ними, в особенности с Есениным, творческой выразительностью и силой своего дара и безмерно много обещал, потому что в отличие от трагической взвинченности, внутренне укоротившей жизнь последних, с холодным спокойствием владел и распоряжался своими бурными задатками. У него было то яркое, стремительное и счастливое воображение, без которого не бывает большой поэзии и примеров которого в такой мере я уже больше не встречал ни у кого за все истекшие после его смерти годы».
А вот слова Галины Серебряковой: «Васильев казался нам одним из тех, кто в далекой древности, в Элладе, заставил поверить в божественное происхождение поэзии… Шолоховского масштаба и самобытности был перед нами чудодей!»
Илья Сельвинский, говоря о создателях советской эпической поэмы, называет четыре имени: Есенин, Багрицкий, Павел Васильев, Твардовский.
Маяковский, Есенин, Шолохов, Багрицкий, Твардовский — вот в какой ряд ставят Павла Васильева люди, художественный вкус которых вряд ли у кого вызовет сомнение.
Впрочем, читателю, раскрывшему том произведений Павла Васильева, едва ли нужна будет ссылка на мнения авторитетов. Его поэзия так ярка и громка, что в первый момент ослепляет и оглушает. Какое буйство сияющих, неудержимых, неожиданных красок, какая симфоническая мощь! С какой силой воплощено в этих полных музыки строках нелегкое счастье жить «на золотой, на яростной, прекрасной земле». «Я, у которого над колыбелью коровьи морды склонялись мыча, отданный ярмарочному веселью, бивший по кону битком сплеча, бивший в ладони, битый бичом, сложные проходивший науки, я говорю тебе, жизнь: нипочем не разлюблю твои жесткие руки. …Я, детеныш пшениц и ржи, верю в неслыханное счастье. Ну-ка, попробуй, жизнь, отвяжи руки мои от своих запястий».
Удивительно отчетливо выразил Павел Васильев в своем творчестве многие черты русского национального характера: широту, половодье чувств, размашистую самозабвенную удаль, возникшую оттого, что сила в жилах перекатывается, яростное жизнелюбие, негасимую любовь к чистой и ясной красоте. Его не раз сопоставляли с Есениным, и это сопоставление закономерно. Звонкоголосый парень из Прииртышья — своеобразный двойник рязанского самородка и в то же время антипод его. Они дополняют друг друга. Оба до глубины души народны, оба рождены русской песней.
Поэзия Павла Васильева — это поэзия больших гражданских тем. Глубоко, правдиво и страстно отразила она свою эпоху. Она была подлинно современной и тогда, когда поэт уходил в дали истории. Она отвечала на вопросы, что ставило ее время, дышала его дыханием.
Нам, землякам поэта, его великолепная поэзия дорога и тем, что над ней «висит казахстанское небо прочно». Родившийся в Зайсане, выросший в Павлодаре, Павел Васильев почти все свое творчество посвятил краю своего детства. Трудно найти в русской литературе другого поэта, который так бы врос корнями в почву, что вскормила его, — действие большинства стихотворений и поэм Васильева развертывается на берегах Иртыша. Еще мальчишкой он покинул родные места, изъездил всю Сибирь и Дальний Восток, потом жил в Москве, в отчий дом возвращался не часто и ненадолго, но в стихах остался однолюбом — над ними всегда светит жаркое солнце казахских степей или «прииртышский ущербный гнутый месяц». К земле своего детства он обращается со словами: «Родительница степь…»
А родина поэта была краем со сложным и богатым прошлым.
Где-то в шестнадцатом веке Русь впервые подошла к границам великой степи, протянувшейся от Каспия до Алтая, степи, где кочевали казахи. Так встретились два народа.
Как песок из чаши песочных часов, текли десятилетия и века, и с каждым из них все прочнее и сложнее переплеталась нить, связавшая смуглых степняков и осевших на краю степи русоголовых выходцев с Дона и Волги.
За спиной казахских жузов были воинственные джунгарские орды и мрачная неподвижность среднеазиатских деспотий. Перед лицом — Россия, экономически и культурно неизмеримо более развитая. Исторические интересы казахского народа требовали прочного союза с ней.
Полтора века шел сложный процесс присоединения Казахстана к России. Встретились общества разного социально-экономического уклада, народы, стоящие на разных ступенях исторического развития. В степь пришли хлеб и порох, книги и ассигнации, дыхание неслыханных раньше свободолюбивых идей и леденящий гнет царизма.
Мы помним о горячем интересе замечательных людей русской культуры к казахскому народу и глубокой любви его передовых представителей к духовной сокровищнице России. О том, что Пушкин записывал в Уральске народное сказание о Козы-Корпеше и красавице Баян-Слу. О том, что благородный «киргиз-кайсак» стал героем русского романа.
Тарас Шевченко первым воссоздал на полотне образы казахов — людей народа, ставшего кобзарю родным в годы тяжких испытаний. Многолетняя дружеская близость Федора Достоевского и Чокана Валиханова, двух гениев двух народов, была символической и пророческой. Абай сделал письмо пушкинской Татьяны казахской песней, поэтическим «учебником чувств». В знаменитом двадцать пятом слове «Гаклии» великий просветитель писал, обращаясь к своему народу:
«Помни, что главное — научиться русской науке. Наука, знание, достаток, искусство — все это у русских. Для того