Отступники Старого мира - Георгий Воробьёв

Георгий Воробьёв

Отступники Старого мира

Глава I. Мрачные предчувствия

Ослепительный солнечный свет бил мне в глаза. Он отражался от скатерти, покрывающей стол. Лёгкий бриз раскачивал занавески за моей спиной. Их тень, пританцовывая по столу, дополняла мой силуэт огромными махающими крыльями. Они трепыхались без ритма и синхронности, но даже при этом хаотичном движении можно было отчётливо различить перья. Эта картина не захватила меня надолго.

Как только я поднял голову, необычайное сверкание скатерти погрузило меня в полный мрак. Скоро из тьмы начали вырисовываться очертания, которые я узнавал, ещё не успев увидеть. Из черноты, покачиваясь в плетёном кресле почти напротив меня, проступил силуэт матери. Она что-то крутила в руках, но разобрать, что именно, было невозможно.

Под потолком высветилась огромная люстра. Я сначала осознал, что она существует, а уже потом передо мной возник ансамбль круглых газовых ламп. Почему не электричество? Потому что его здесь нет, подсказала память. Прежде чем мой взгляд успел обратиться к новым очертаниям, мне показалось, что лампы постоянно меняются местами, танцуя вместе с тенями занавесок.

Пока я наблюдал за этими синхронными движениями, на дальней стене всё чётче проступали тёмные обои. Они были расписаны цветами, которые вспыхивали на момент из сумрака, чтобы снова исчезнуть. Со временем переливающиеся бутоны стали появляться всё чаще, исчезая лишь ненадолго. Они обрисовывали большое чёрное пятно. Память на этот раз не подсказала, что там находится. Но мне не хотелось вглядываться в темноту, поэтому я перевёл взгляд обратно на цветы.

Прорастая, бутоны сжали черноту до прямоугольника с завитушками по краям. Я вспомнил слово «портрет» быстрее, чем из тьмы вынырнула картинная рама. Тусклое золото извивалось в такт стеблям на стене и обнимало бездонную неуютную черноту. Я снова перевёл взгляд на люстру. Её было отчётливо видно на высоком, стремительно белеющем потолке. Так же отчётливо, как и кружение ламп. На портрете проступали какие-то черты, которые показались мне знакомыми. Я увидел аккуратно уложенные волосы, присыпанные сединой.

«Благородной сединой», — послышались чьи-то слова. Я узнал свой голос, но он звучал откуда-то со стороны и казался чужим.

На портрете открылся камзол, расшитый узорами с драгоценными камнями. Плечи покрывала серая накидка, совсем не в тон богатству костюма. Впрочем, крой плаща не уступал в цене. Золотую цепочку, держащую по́лы, венчал медальон с изображением лани. Наконец, я увидел лицо старца. Черты его были преисполнены достоинства.

«Словно вытесанные из камня», — вновь сказал тот же голос.

Рядом со старцем, чуть пониже, отпечаталось лицо женщины, которая сейчас сидела передо мной. Заметные морщины вокруг глаз придавали заботливость её образу. А любящий взгляд был направлен на третьего участника, до сих пор скрытого чернотой, которая теперь стала не только бездонной, но и холодной.

Я посмотрел на свою мать, покачивающуюся в кресле. Сейчас я мог различить в её руках увесистый камень и столовый нож. Лёгкими движениями она срезала с булыжника слой за слоем, словно яблочную кожуру. Обрезки валились на пол, как мокрые тряпки. Вдруг из-под ножа показалась блестящая на солнце поверхность.

Зачарованный этим зрелищем, я наблюдал, как мать очищает сверкающий шар от каменной мантии, пока на пол не посыпалась золотая стружка. Переливающиеся светом пласты медленно опускались вниз, словно весили не больше птичьего пера. На портрете, за её левым плечом, проявился последний силуэт. Парень двадцати с небольшим лет. Чёрные прямые волосы были коротко и просто подстрижены. Одежда из дешёвой ткани была расписана орнаментом, но обыкновенными нитями. Без изысков.

Внешний вид парня резко контрастировал с преисполненным изящества стилем старца. Возвышающийся патриарх, казалось, оглядывает с этого места свои владения и ряды столь же благородных, как он сам, предков. Парень смотрел в пустоту перед собой.

— Это для тебя, — произнесла мать.

Она что-то выреза́ла из уже бесформенного золотого слитка. Вдруг по нему пробежала тень от резко взмывших к потолку занавесок. Я не ощутил никакого ветра и, обернувшись, обнаружил, что сижу на резном стуле. За моей спиной было распахнутое окно. Снаружи проглядывала полянка с аккуратно подстриженной травой, зелёная изгородь и несколько пальм, покачивающих большими листьями в такт прежнему лёгкому ветерку. Всё вновь нарисовала моя память — раньше, чем я увидел это своими глазами. Но память ничего не подсказала о монументальной белой стене, возвышающейся ближе к линии горизонта.

Логика, несмотря на абсурдность мысли, уверенно подсказывала, что это снег. Хотя он походил больше на глазурь в свете солнца. Как будто усадьба была украшением посреди белого торта, не желающего таять под палящими лучами. Не знаю откуда, но я знал, что снег окружает поместье со всех сторон, оставляя от мира лишь небольшой клочок зелени.

Вновь раздался голос матери:

— Посмотри, что у меня получилось…

Я повернулся и увидел в её руках золотую лань. Как на медальоне плаща. Казалось, что фигурка плывёт в воздухе, потому что её ноги медленно шевелились. Я взял лань из рук матери. Подарок лежал на моей ладони, продолжая свой замедленный бег, полный безмятежности и грации.

— Буря приближается, — каким-то уставшим голосом произнесла мать.

Со скатерти пропал мой силуэт, а сама она перестала сиять, обернувшись пустым белым полотном. Я снова посмотрел в окно. Над поместьем проносились из ниоткуда взявшиеся серые облака. Они быстро сливались в резко темнеющую монолитную массу. Вслед за ними налетел резкий порыв ветра, задирая лёгкие занавески к потолку. Мимо меня пролетело несколько сорванных листьев. Я бросился закрывать окна, пока в зал не нанесло пыли и веток.

В одной руке я всё ещё сжимал лань, которая мешала мне разбираться с замками. Почему-то мне не хотелось выпускать её. Пока я боролся с очередным окном, на горизонте вылезали тёмно-синие, почти чёрные тучи. А за собой эти кляксы тянули что-то ещё. Что-то огромное и белое.

Заметив это краем глаза, я подумал, что они несут какую-то волну, а не облако. Захлопнув последнее окно, я наконец понял, что на поместье надвигается снежная лавина. Гигантская белая волна медленно вырастала над горизонтом. Она была повсюду, насколько хватало глаз. Как будто перекатывалась по всему земному шару одновременно. Её высоту невозможно было определить — она приближалась стремительно и всё больше закрывала собой тучи. Она уходила ввысь на сотни метров и не прекращала расти. Эту стихию не удержали бы никакие стёкла и рамы.

Осознание угрозы было похоже на удар током. Судорога пробежала от головы до пяток, развернув моё тело.