Алая Завеса. Наследие Меркольта - Роман Александрович Покровский

Роман Покровский

Алая Завеса. Наследие Меркольта

1 глава. (Не) справедливо осуждённый

В этом году в Грунндебайтене выдалась необычайно снежная зима. Сама Снежная Королева из сказок Андерсена так полюбила этот город, что придя сюда в конце ноября, осталась до конца зимы.

Белый и пушистый снег не переставал падать на дома, тротуары, магазины, улицы и прохожих. Это продолжалось с раннего утра и до самого позднего вечера – жители города недоумевали, почему же снежный покров ещё не похоронил под собой крыши всех зданий.

Но всякий раз снег таял, и его оставалось ровно столько, сколько требовалось – он мирно и непринуждённо лежал под ногами – в тёплые дни прилипал к ногам, а в холодные – приятно похрустывал под ними. И только некоторые люди ежедневно вытаскивали с утра лопату для того, чтобы расчистить себе дорогу к гаражу.

Однако в городе жил один человек, который был отнюдь не прочь, чтобы снега выпало так много, чтобы накрыло его с головой и не отпускало, оставив под своим покровом до грядущей весны.

Его звали Юлиан Мерлин, и подобные грустные мысли не отпускали его два или три последних месяца – он не помнил точно. Семанадцатилетний юноша понуро и бесцельно каждый день прогуливался по заснеженному Грунндебайтену, не понимая, для чего он это делает и не находя более никакого смысла в жизни.

Он не считал, сколько дней прошло после его возвращения из злосчастного Свайзлаутерна. Они все были копиями друг друга – пустыми, мрачными и пугающими.

Во время каждой из прогулок, медленно блуждая безо всякого направления и не глядя вперёд, он видел перед глазами одну-единственную картину – красивое женское лицо, что улыбалось за секунду до смерти. Затем наступал взрыв, который Юлиану не повезло пережить. Взрыв, который всё уничтожил. Кто-то лишился жизни, кто-то – свободы, а Юлиан лишился своей личности и дальнейшей мотивации к существованию.

Снег всё падал и падал. На волосы, на пальто, на брюки, на ботинки. Казалось, даже касался какой-то своей частью души, но даже обращаясь в воду, не мог смыть хоть на немного разочарование, подавленность и апатию.

Ничто не помогало. Юлиан погряз в этом полностью и ничему его уже не радовался. Вернее говоря, он и не пытался искать того, что может помочь. Свайзлаутерн, являющийся олицетворением ярчайшего отрезка его жизни, он покинул, и, похоже, что навсегда, а в Грунндебайтен вернулся разве что телом, но не душой.

Он не желал никого видеть здесь. Он и не видел никого, кроме своей матери. И то, ему приходилось, ибо он жил в её доме. Других же встреч Юлиан всячески старался избегать. Сверстники, друзья и бывшие одноклассники давно остались в прошлом. Их набралось немало за предыдущие семнадцать лет жизни, но они более не имели никакого значения. Наверняка, добрая их половина была бы рада увидеть Юлиана и пообщаться с ним, но он сам не мог ответить им тем же.

Он видел только одно лицо. Умирающее. Умирающее, но бросившее на прощание улыбку. Единственную, которая была настоящей и искренней за всё то время, что Юлиан знал Ривальду Скуэйн. Единственную, но Юлиану было достаточно и одной. В отличие от времени, что он провёл подле неё.

Она покинула его слишком рано. И оставила одного.

И она не была его девушкой или возлюбленной, как могло бы показаться. Их связывали иные отношения – нездоровые, в какой-то мере аморальные, но от того не менее крепкие. Ривальда Скуйэн была для Юлиана Мерлина учителем, наставником и работодателем. Однажды она обвинила его в убийстве и едва не посадила тюрьму, но всё вывернулось наизнанку, и она оказалась той, что спасла от смерти не только Юлиана, но и весь Свайзлаутерн.

Несмотря на холодную погоду, Юлиан не стал утруждать себя поисками тёплой одежды, что была бы сейчас куда уместней. Вместо этого на нём было лёгкое чёрное пальто, которое подарила ему Пенелопа Лютнер, и в котором он пережил большую часть осенних приключений в Свайзлутерне. Снизу Юлиана согревал тёплый и шерстяной свитер, который ему связала мама в честь недавно прошедшего Рождества.

Начали загораться первые фонари вдоль дороги, и Юлиан отметил, что начало вечереть. Это означало, что он блуждает уже несколько часов и давно должен был устать. Но этого не случилось.

Он бродил бы по городу и дальше, но проходя мимо кафе «Грета и Ганс», не смог удержаться и оставить его позади. С этим местом было связано очень много воспоминаний – тёплых и не совсем, произошедших с Юлианом ещё во время прошлой жизни, до той самой роковой поездки в Свайзлаутерн.

В этом заведении произошли сотни, а, возможно, и тысячи посиделок с прежними друзьями – бурные, неспокойные, но от того не менее весёлые. В этом месте у Юлиана было первое свидание (и не только первое), первый отказ и даже первый поцелуй.

Впервые за долгое время его меланхолия сменилась на лёгкую ностальгию.

Пнув на всякий случай застопорившийся снег под ногами, Юлиан открыл дверь и вошёл в помещение, вдохнув обжигающий глоток тёплого воздуха. Родной запах, родные ощущения – всё так же, как и раньше. Только вот не радовало совсем. Ностальгия проникала куда-то внутрь, но громким пинком её вышныривали обратно, заменяя всё тем же выражением лица, которое через секунду настигнет смерть.

– Кофе, пожалуйста, – сказал Юлиан симпатичной официантке, усевшись за самый дальний стол и уставившись в огромное прозрачное окно, открывающее вид на горящие фонари и вечерний Грунндебайтен.

– Какой? – спросила она, попытавшись заглянуть в его лицо, но Юлиан этого пересечения глаз избежал.

Он не хотел слышать никаких вопросов, ибо ему и впрямь было плевать, какой будет кофе и кофе ли это будет вообще.

– Любой, – недовольно огрызнулся он, так и не желая заглядывать ей в глаза.

– Ясно, – так же недовольно ответила она и оскорбительно отвернулась, словно Юлиан сейчас брызнул в её лицо кипятком из недопитой чашки.

Он мог и знать эту официантку, тем более, что она была лишь немногим старше его, а с такими девушками он всегда раньше старался наладить контакт. Но сейчас, если бы этот контакт и впрямь был, Юлиан с огромной радостью разорвал бы его ещё раз. Лишние разговоры ему были не нужны.

Когда Юлиан получил свою чашку чёрного сладкого кофе, он не осмелился сразу прикоснуться к ней, отдав предпочтение нелепому смотрению на неё