Отныне моя - Анна Зубавина

Катя

19 июля 2020 года, воскресенье

От света мерцающих свечей, проникавшего сквозь слезы, перед глазами расплывались радужные круги. Они колыхались, сливались, дрожали, заполняли все пространство и, наконец, не выдержав силы земного тяготения, сползали вниз. Их место занимали другие.

Катя стояла на воскресной службе в углу храма Рождества Христова райцентра Дубского перед кануном с горящими свечами. С икон на нее печально глядели лики святых.

Защитная маска на лице промокла от слез. Лицо горело икололо остриями сотен игл.

«Господи, зачем, зачем ты допустил, чтобы Дима бросил меня?! Ведь он меня бросил! Да, бросил, бросил, бросил! — ей хотелось кричать в голос, но от бессилья выходил только шепот. — Как мне жить без него, как?! Почему ты выбрал моего мужа, Господи?! Ведь многие заболели ковидом, но даже старухи древние выжили, а умер в селе только мой Дима! Забери тогда и меня к нему, ну что тебе стоит, Господи!»

Она не помнила, сколько времени проплакала возле икон. Кто-то дотронулся до ее плеча — мягко, но требовательно. Катя повернула голову. Около нее стоял батюшка Никодим, маленький сухонький старичок с редкой бородкой и венчиком седых волос на голове.

— Очнись, Катерина! Служба уже закончилась. Иди, на лавку садись. Сейчас схожу в алтарь и поговорим.

Катя огляделась. Немногочисленные прихожане уже ушли. Она рывком стянула промокшую насквозь маску, отерла рукавом платья лицо и привычным движением сменила на новую.

В храме стояла тишина. Перед иконами догорали свечи. В углу, возле кассы, служащая гремела ведром, собираясь мыть пол.

Катя не заметила момента, когда вернулся батюшка.

— Вот что я тебе скажу, Катерина, — его строгий голос недовольно дребезжал, — хватит топить мужа в слезах! У тебя дочка на руках, о ней думать нужно! Ей еще расти да расти! Молись усердней, вот душе мужа и облегчение. Увижу еще раз, что в истерике возле кануна бьешься, епитимью наложу! А потом, хватит деньги на кагор изводить! У нас уже твоего кагора к причастию на два года вперед накопилось. Лучше милостыню бедным раздай и по святым местам съезди! В Дивеево, например. В начале августа ограничения по карантину снимут, и отправляйся с Богом! Все, ступай. Давай благословлю!

Через минуту Катя вышла из храма в пышущий жаром полдень.

***

Она подошла к своей темно-синей скромной «семерке». Устало нырнула в раскаленный взбесившимся солнцем салон. Спустила на плечи дымчатого цвета шифоновый шарф. Взяла с соседнего сиденья бутылку почти горячей минералки и жадно сделала несколько глотков. Влажными салфетками осторожно обтерла вспухшее от слез лицо. Повернула на себя зеркало заднего вида, взглянула и замерла.

На нее с собственного замученного лица смотрели ее глаза. Вместо синих озер — темная унылая трясина.

Катя опустила голову на сложенные на руле руки. Воспоминания накрыли ее удушливой волной.

***

Три месяца как нет на земле ее счастья, ее мужа Димы. С пятнадцатого апреля нет и не будет. Никогда уже. Пять лет ее жизни в Порецком пролетели ярким фейерверком. Катя и не мечтала, что так может быть. Пролетели и растаяли в воздухе синим облаком пороховых газов. А взамен — пустота. Неделю только и пролежал в областном ковидном госпитале ее Дима, участковый педиатр. К дому на минутку закрытый гроб подвезли, даже попрощаться не дали! Карантин, видите ли, меры безопасности. Откуда такая напасть взялась, откуда? И поминки по-человечески сделать не разрешили!

На кладбище она только через полторы недели смогла сходить, до этого на карантине дома сидела. Птицей летела к нему! Под ногами грязь по колено, упала два раза. А она бежала — к нему, к нему, хоть на могиле поплакать!

Думала, что сойдет с ума. Нет, не сошла. Не дала баба Люба, соседка, самый близкий ей в Порецком человек.

После девятого дня пришла, села на край кровати и как отрубила:

— Хватит голосить! Ты вдова теперь, смирись. Плачь, не плачь, а жить надо, — старая женщина сурово поджала губы. — Соня на тебе, свекор, того и гляди, за сыном следом отправится, спаси Господи. — Баба Люба истово перекрестилась. — Да и работа — Петрович на ферме один за себя и за тебя убивается. Что один ветеринар, а что два!

— Не могу встать и идти никуда не могу. Плохо мне!

— А учеба? Тебе диплом вот-вот получать, и что же: бросишь все, дурная твоя башка?! — Непримиримо сверкнула выцветшими глазами старая женщина. — Зря, что ли, Дима четыре года тебя тянул? Бензину сколько сжег — на сессии возил?! Вставай, говорю, а то сейчас с постели сдерну!

***

Катя тряхнула головой, пытаясь избавиться от окутавших ее воспоминаний. И ребенка им Бог не дал, даже утешения у нее нет! А как они мечтали, как мечтали! Губы задрожали, но она не дала себе расплакаться: «Прав батюшка Никодим! И баба Люба права! Надо учиться жить без Димы. Никуда от этого не деться».

Она вставила ключ в замок зажигания и нажала на сцепление. Вскоре мотор довольно заурчал, и машина тронулась с места.

***

Катя

19 июля 2020 года, воскресенье

На выезде из Дубского, возле автобусной остановки, Катя заметила Сонину учительницу Татьяну Александровну.

«Позову с собой, — решила Катя, — нечего ей в душном автобусе трястись!» Притормозила и пригласила садиться в машину. Татьяна Александровна благодарно нырнула в уютный салон.

Разговор не клеился. Обменялись дежурными фразами о погоде, небывалом урожае огурцов и обе смущенно замолчали.

— Екатерина Юрьевна, как Сонечка? — сочувственно спросила Татьяна Александровна.

— Плакала сильно! Для Сони смерть Димы огромное горе. Места себе не находила. Да еще карантин этот! В школе ей, среди детей, легче было бы. — Катя помолчала и добавила: — Я в интернете много статей прочитала, как помочь ребенку справиться с горем. А то и не знала, как к ней подступиться. Сейчас лучше. Уже не плачет.

— Уж отступила бы эта проклятая болезнь, что ли, — с досадой в голосе посетовала учительница. — А то переведут детей снова на дистанционку! Для маленьких это не учеба, а мучение.

— Что уж будет! — философски ответила Катя.

Она вынула из сумки зеркальце и бросила взгляд на свое отражение. Лицо чуть порозовело, в глаза вернулась прежняя синева. Освобожденные от шарфа каштановые волосы густой волной вольготно раскинулись по плечам. Вот только пухлые губы от постоянных закусываний растрескались и покрылись коркой.

Катя вздохнула: «Надо прекращать слезами заливаться, а то и правда батюшка епитимью наложит. Баба Люба — старая зануда, но в мудрости ей не откажешь — живой о живом думать должен. А я о Диме постоянно думаю! Не могу не думать о нем, не могу и все!»