Судьба протягивает руку - Владимир Валентинович Меньшов

Владимир Валентинович Меньшов

Судьба протягивает руку

Во внутреннем оформлении использованы: фотографии Аллы Четвериковой и из семейного архива Веры Алентовой, а также:

© Владимир Вяткин, Дмитрий Коробейников / РИА Новости,

Архив РИА Новости;

© Анатолий Ковтун / Фото ИТАР-ТАСС / Legion-Media.

Фото из архива Театра юного зрителя имени А.А. Брянцева (г. Санкт-Петербург).

А также кадры из фильмов:

«Курьер», реж. К. Шахназаров, © Киноконцерн «Мосфильм», 1986 г.;

«Где находится нофелет», реж. Г. Бежанов, © Киноконцерн «Мосфильм», 1987 г.;

«Зависть богов», реж. В. Меньшов, © Киноконцерн «Мосфильм», 2000 г.

Фотографии со съемок фильмов:

«Розыгрыш», реж. В. Меньшов, © Киноконцер н «Мосфильм», 1976 г.;

«Москва слезам не верит», реж. В. Меньшов, © Киноконцерн «Мосфильм», 1979 г.;

«Любовь и голуби», реж. В. Меньшов, © Киноконцерн «Мосфильм», 1984 г.; «Ширли-Мырли», реж. В. Меньшов, © Киноконцерн «Мосфильм», 1995 г.

© Меньшов В.В., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

1

О том, как трудно бывает взяться за книгу, о Каспийском пароходстве, турецких корнях и тёте Шуре, не выполнившей рекомендации врачей

Начать можно с очереди в кинотеатр «Россия», заполнившей всю Пушкинскую площадь. Как описал один из зрителей свои впечатления февраля 1980 года: последним за билетом на фильм «Москва слезам не верит» стоял сам Александр Сергеевич. Начать можно с того, как я, ошарашенный успехом, незаметно прохожу в зал, прислушиваюсь к реакции зрителей: неужели смеются, неужели плачут? Подобная экспозиция была бы в духе времени. Видимо, это у нас прижилась западная манера нарушать хронологию – выхватывать эпизод из середины или даже финала повествования, а потом возвращаться к началу жизни героя. От следствия, так сказать, к причине. По этой схеме должно получиться нечто вроде: «Глядя на бесконечную очередь в кассу кинотеатра, я размышлял, как же мне удалось снять такую картину? Как я стал победителем?» И за ответом на этот вопрос нырнуть вместе с читателем в глубину веков.

Есть и ещё один штамп, притягательный, впрочем, своим простодушием. Когда-то Пушкин помог начать мемуары Щепкину, робеющему перед чистым листом бумаги, – написал за него первые строки: «Я родился в Курской губернии Обоянского уезда, в селе Красном, что на реке Пенке…» И передал перо Михаилу Семёновичу, который уже самостоятельно продолжил работу над ставшими впоследствии знаменитыми «Записками актёра».

Однако я, оглядываясь в прошлое, выйду, пожалуй, за границы собственного биологического существования и предложу сюжет с романтическим колоритом морского путешествия. Слышится крик чаек, плещутся волны за бортом теплохода, идущего по маршруту Баку – Пехлеви. 30-е годы прошлого столетия, заграничный рейс из Советского Союза в Иран, комфортабельное судно, и на нём нас интересует первый помощник капитана – благородной внешности и туманной биографии. Знаем только, что он был женат на местной бакинской немке, не так давно овдовел, а сейчас проявляет интерес к персоне определённо не своего круга – горничной, с которой они по графику Каспийского пароходства выходят в рейс, и всякому ясно, что он – фигура, а она – так, подай-принеси. Однако совсем уж необъяснимым увлечение импозантного моряка не назовёшь, ведь за женщиной из обслуги ухаживает ещё и старший механик, настойчиво предлагающий Тосе, а именно так зовут горничную, выйти за него.

Внимание первого помощника воспринималось Тосей не всерьёз ещё и потому, что она была старше на семь лет. Кандидатура стармеха выглядела с точки зрения здравого смысла предпочтительнее, но однажды получилось так, что Тосе понадобилось по какой-то причине остаться на берегу, теплоход уходил в рейс вместе с двумя её поклонниками, но тут один из них проявил коварство и под надуманным предлогом в последний момент тоже сошёл на берег.

Короче говоря, покуда имевший серьёзные намерения старший механик в очередной раз двигался в сторону иранского порта Пехлеви, мой отец, Валентин Михайлович Меньшов, добился своего, взял штурмом доселе неприступную крепость, в результате чего моя мама, Антонина Александровна Дубовская, и родила 17 сентября 1939 года сына Владимира.

Продолжение романа оказалось не столь романтичным, как завязка на фоне морского пейзажа. Такой союз в былые времена назвали бы мезальянсом: на отношениях не могло не сказаться, что муж – человек с положением, а жена всего-то с двумя классами церковно-приходской школы. Мама, по существу, была малограмотной женщиной, всю жизнь писала с ошибками и читала газеты по слогам. И это на фоне отца, славящегося своей грамотностью и каллиграфическим почерком. Отец – селфмейдмен, сам себя сделал, хотя, конечно, если бы не мощь советского государства, неизвестно ещё, как сложилась бы его судьба. Свою семью он вспоминать не любил. Судя по нескольким обронённым фразам, отец был пьющим, бросил их с матерью и братом, уехал в Царицын. Но ведь удалось выкарабкаться: оба парня закончили Астраханское мореходное училище, получили профессию. Отец мой дослужился до первого помощника капитана и не на каком-нибудь буксире – на серьёзном пассажирском судне, которое даже иранского шаха принимало на своём борту. У меня нет сомнений, что отец сделал бы весьма успешную карьеру на флоте, но незадолго до моего рождения, летом 1939 года, он получил предложение поступить на службу в НКВД. Пришёл домой взволнованный, сообщил жене, но не для того, чтоб посоветоваться – от таких предложений не отказываются, – а скорее делился переживаниями.

Наступило время, когда после ареста и расстрела Ежова ведомство обновлялось, массово набирали сотрудников, открывалась новая страница в истории легендарной спецслужбы. Теперь многие судят о той эпохе, представляя её чем-то единым, незыблемым, а ведь и в партии, и в НКВД, и в Министерстве обороны – вообще во власти были разные этапы, и не учитывать этого обстоятельства, давая сегодня оценки советского прошлого, как минимум легкомысленно.

Это была честь – получить предложение влиться в ряды НКВД. К своей работе в органах отец относился с огромной ответственностью, и никогда дома ни слова не было сказано, чем именно он занимается. Только в 10-х годах XXI века я ознакомился с некоторыми деталями отцовской службы. В астраханском управлении ФСБ мне показали несколько архивных документов, которые, разумеется, не раскрывали секретов оперативной работы, но хотя бы отчасти удовлетворили моё любопытство. Из прочитанного я понял, что одним из дел отца стало разоблачение бывшего полицая, что операция по выявлению предателя оказалась остроумной и изобретательной. Ещё я увидел объяснительные, в которых отец подробно отчитывался о многочисленных родственниках супруги. О своих родных информация была скудная – мать умерла до войны, брат погиб на фронте.

В 1939-м родился я, в 1941-м – моя сестра, вот так мы вчетвером и стали существовать. Мама довольно скоро задумалась: а не ошибка ли этот брак? Может, если бы пошла за стармеха, жизнь сложилась по-другому, ведь отец ей совершенно не пара…

И действительно, он даже внешне как будто из другого мира: красавец, но не смазливый, не слащавый, отмеченный неброской мужественной красотой. Блондин с рыжинкой, белокожий, почти альбинос, по портретным данным вполне можно было шпионом в Германию засылать. Со своей альбиносной кожей сгорал на солнце моментально, уснул как-то на пляже и получил страшный ожог, мать его потом еле выходила, вымачивая в кефире. Умён, образован: по тем временам семилетка и мореходка как нынешний университет.

У мамы своя биография. Родилась в 1905 году в селе Чаган Астраханской губернии, семья многодетная: семь человек детей. Село – в дельте Волги, огромное, на тысячу дворов, отец был рыбаком, и вокруг этого промысла вся жизнь у них и вертелась: мужики уходили на лов, а потом ведь надо рыбу сохранить да побыстрее продать. Дети на подхвате, старший сын Николай Александрович, 1898 года рождения, – правая рука. Из сестёр старшая – Александра Александровна, тётя Шура, 1899 года. По рассказам, мама их, моя бабушка, была беленькая, светловолосая, а отец, мой дед, – тёмный, с грубыми чертами лица, видимо, из казаков.

Не так давно, увидев обо мне биографический сюжет по телевизору, на меня вышли родственники – потомки одного из маминых братьев, дяди Миши (мама его потеряла ещё в 30-е годы). Они стали переписываться с моей сестрой и прислали фотографию – на ней вся семья, тогда принято было такие делать, специально фотографа приглашали. Маме там лет семь-восемь, а после мамы родились ещё младшие дети: тётя Вера, дядя Витя