Крысы - Джеймс Герберт

Старый дом пустовал больше года. Он стоял, заброшенный, на берегу пересохшего канала, и зелень, постепенно разросшаяся вокруг стеной, закрыла его со стороны дороги. С тех пор как увезли старуху, домом никто не пользовался. Правда, как-то соседские ребятишки разбили несколько стекол. Но это было совсем неинтересно. Какой смысл швырять камни, если в ответ — мертвая тишина.

После смерти мужа старуха жила одна. Она никогда не выходила из дома, и лишь изредка за кружевом занавески смутно маячила ее тень. Старуха никогда не раздвигала шторы — только смотрела сквозь них.

Каждую неделю бакалейщик доставлял ей продукты, в том числе сухое молоко, и оставлял их у черного хода. Раз в три месяца банк оплачивал ему счета, но никто никогда не проявлял никакого интереса и не предъявлял никаких претензий по поводу продуктов. Ему просто вручали список всего необходимого, но если он иногда забывал положить фунт масла или два фунта сахара, никто не замечал, никто не жаловался.

Пожалуй, бакалейщик был единственным, кого волновала судьба старухи.

Когда муж старухи был еще жив, бакалейщик изредка видел ее. Но и тогда она почти все время молчала. Они вообще были странные люди. Никогда никуда не ходили, никого не приглашали в гости. Обеспечены они были неплохо, потому что долгое время жили за границей. После возвращения муж нигде не работал. Потом старик умер — бакалейщик не знал, от чего. Говорили, что это был рецидив какой-то тропической болезни, которую он подхватил за границей. После его смерти никто не видел старуху, но бакалейщик слышал ее. Ничего особенного — лишь скрип ступенек да звук открываемой двери. А однажды он услышал, как она на кого-то кричала. На кого — он не знал. Люди стали спрашивать друг друга о старухе, но никто ничего не знал. Однажды ночью кто-то слышал, как старуха плакала. Другие слышали смех. Но потом больше месяца царила абсолютная тишина.

Только когда бакалейщик нашел на крыльце нетронутой последнюю доставленную им коробку с продуктами, он с неохотой обратился в полицию. С неохотой — потому что боялся худшего и не хотел лишаться регулярных выгодных заказов.

Выяснилось, однако, что старуха не умерла, а только сошла с ума. Послали за полицейским. Потом приехала “скорая помощь”. И старуху увезли. Для бакалейщика это было то же самое, что она умерла — заказы прекратились. Все было слишком хорошо, чтобы длиться долго.

Так дом опустел. Никто не входил в него, никто не выходил, никому не было до него дела. Через год дом едва можно было разглядеть с дороги. Первый этаж закрывали кусты, второй — деревья. Постепенно о существовании дома забыли.

Генри Гайлфойл медленно и неуклонно спивался. Он начал пить шесть лет назад. Тогда ему было сорок. До этого Генри считался удачливым продавцом Мидлэндской компании и собирался стать менеджером всего района. Потом случилась беда. К своему несчастью, Генри влюбился в одного из младших продавцов. Пять недель он возился с молодым Френсисом, брал с собой в деловые поездки по всей стране. Сначала Гайлфойл не был уверен, что парень пойдет на это, но со временем застенчивость и тихая замкнутость Френсиса уменьшили пропасть, которую Генри обычно трудно было преодолеть с другими мужчинами.

Генри так никогда и не узнал, почему Френсис решил стать продавцом. Профессия не соответствовала его характеру. Сам Гайлфойл чувствовал себя как рыба в воде в любой компании. Ему ничего не стоило, сбывая товар, отпустить грязную шуточку, лукаво подмигнуть, похлопать по спине, чтобы расположить покупателя. Профессиональные достоинства скрывали недостатки его мужской натуры. К тому же он был хорошим актером. Френсис — иное дело. Гомосексуализм, казалось, приглушил его характер. Парень постоянно испытывал чувство вины, и это только усиливало его застенчивость и замкнутость. Наверное, он выбрал специально профессию продавца, чтобы доказать самому себе, что может работать с людьми. Возможно, он полагал, что необходимость думать о других позволит ему забыть о собственных недостатках.

Однажды они остановились в маленьком отеле в Бредфорде. Свободным оказался только один номер на двоих с односпальными кроватями. После обеда они долго пили с клиентом в заурядном стриптиз-клубе. Это был темный подвал, который назывался-то клубом лишь потому, что в нем имелся бар, а посетители платили взносы.

Весь вечер Гайлфойл исподволь наблюдал за Френсисом. Парень смотрел на девушек достаточно заинтересованно, но без той похоти и вожделения, которые были написаны на лицах клиентов и самого Гайлфойла. Когда одна из выступивших девушек сбросила последнюю деталь туалета, Гайлфойл с деланным добродушием хлопнул парня под столом по ноге и на долю секунды задержал руку на его бедре. Их глаза встретились, и Генри понял... О, это сладостное мгновение, когда он окончательно убедился!

Конечно, он и раньше замечал кое-какие признаки. И даже устраивал Френсису небольшие испытания и проверки. Ничего смелого, ничего такого, что могло бы вызвать хотя бы малейшее смущение в случае отказа. И вот сейчас он убедился окончательно. В глазах юноши он увидел не удивление, не опасение и уж, конечно, не тревогу, а такую радость. Остаток вечера пролетел, как во сне. Всякий раз, когда Генри смотрел на Френсиса, сердце его начинало бешено колотиться, но он продолжал вести себя безупречно. У его вульгарного и отвратительного, невероятно отвратительного клиента не возникло ни малейшего подозрения. Они были мужиками в мире мужиков и поэтому улыбались грудастым и уродливым женщинам. Мальчик, конечно, неопытен, но они ему покажут, как ведут себя настоящие мужики, когда перед ними голые бедра и мясистые сиськи! Гайлфойл осушил свой стакан, откинул назад голову и рассмеялся.

Когда они вернулись в отель, выбранный Генри не случайно, Френсиса замутило. Юноша не привык пить, а Генри накачивал его виски целый вечер. Сейчас он жалел об этом. Не перестарался ли? Френсиса стало тошнить еще в такси по дороге из клуба. Потом его вновь вырвало в номере — Генри едва успел дотащить его к раковине. Мальчик был в полубессознательном состоянии. Гайлфойл заказал черный кофе и влил в него три чашки. Пиджак и рубашка Френсиса запачкались. Гайлфойл нежно снял их и смыл самые больше пятна.

Потом Френсис расплакался.

Он сидел на кровати, обхватив голову руками, и бледные плечи его судорожно вздрагивали. На длинные тонкие пальцы упал локон белокурых волос. Генри сел рядом с юношей и положил ему руку на плечо. Френсис опустил голову на грудь Гайлфойла, и тот обнял его.

Они долго сидели так. Гайлфойл баюкал парня, как пятилетнего малыша. Постепенно рыдания Френсиса стихли и перешли в редкие всхлипывания.

Гайлфойл медленно раздел Френсиса и уложил в постель. Несколько минут он смотрел на него, потом разделся сам, лег рядом и закрыл глаза.

Никогда Генри не забудет эту ночь. Они занялись любовью, и мальчик удивил его тем, что не был таким неопытным, как казался.