Простые вещи, или Причинение справедливости - Павел Шмелев

— Женщина, дайте пройти! — деловитый, молодой, но чуть неопрятный парень, обгоняя Наталью на узкой обледеневшей тропинке меж двух сугробов, довольно ощутимо толкнул помеху своей набитой чем-то острым и тяжелым наплечной сумкой.

Какая-то тетка, неизвестно зачем вылезшая в этот промозглый февральский день из своей норки, по-крабьи ковыляла посередине снежной тропинки, не давая возможности себя обогнать. Сумчатого парня такие нерасторопные люди раздражали. Что им понадобилось в эту пору на улицах неряшливого стылого города? Отчего подобный сорт людей передвигается так медленно, всегда посередине прохода, растопырив свои руки с пакетами? За пенсией на почту? За гречкой? За еженедельником «Аргументы и факты»? Лемминги, чисто лемминги. Вероятно, это удовлетворение потребности в социализации, сенсорный голод, потребность быть в гуще событий, даже не имея возможности на эти события влиять. Вот и эта бабка, вроде и одета не бедно, и тележки на колесиках у нее нет, а туда же — променад ей подавай. А ведь час дня, среда, минус два с мокрым снегом и ветром!

Протиснувшись, деловитый раздраженно оглянулся на Наталью — наверное, хотел выразительной мимикой показать, что он думает о городской популяции теток вообще, и, в частности, о нелепости существования конкретного экземпляра. Однако, обернувшись, парень стушевался, наткнувшись на обжигающий взгляд серых умных глаз, которые принадлежали не старой — да что там «не старой», ее и пожилой-то язык назвать не поворачивался — красивой, но странно перекошенной женщине лет сорока.

— Извините. Насыпали тут сугробов… — пробормотал парень и поспешил дальше по своим сумчатым делам.

Переждав приступ, который и спровоцировал этот… молодой муфлон, Наталья аккуратно отправилась дальше, наметив курс на остановочный павильон в сотне метров. Приходилось передвигаться невесомо-балетным шагом: обледеневшая покатая тропка принуждала к высочайшей концентрации внимания. Важно держать правильное положение тела, этакой мерзкой загогулиной, и ни в коем случае не оступаться. Любое неосмотрительное движение отзовется такой вспышкой боли, от которой уши закладывает и хрустят зубы. Как же скользко! Ладно, не хватает дворников, которые должны сколоть наледь на тротуарах, но неужели в этом проклятом городе наблюдается дефицит песка, набросать который на дорожки гораздо легче?

Переступая с грацией бегемота, Наталья добралась-таки до остановки троллейбуса. Холодный пот заливал глаза, руки дрожали, а ноги… Когда-то послушные и неутомимые, сейчас они представляли собой две бесчувственные палки, которые надлежало поднимать и опускать усилием воли. Сегодня плохо работала левая. Нет, не болела, а просто онемела, хоть иголкой тыкай. Наверное, нарушено кровообращение, или нервные окончания начали атрофироваться. Да-а, старуха, как есть старуха, жалкая и никчемная. Бросить бы все, и просто лежать в теплой кровати, глотая горстями таблетки в ожидании неминуемого конца, который ждать себя не заставит.

Поднимая волну, неспешно подплыл облезлый старый троллейбус грязно-голубого цвета, очень похожий на старенький речной буксир. Хорошо, что в это время народу на остановке немного, человек десять. Можно без суеты изготовиться к посадке. Оттолкнувшись плечом от пластиковой стены павильона, Наталья, представила, что несет хрупкую вазу тончайшего стекла и осторожно двинулась к распахнувшимся створкам. Первый шаг дался легко и почти безболезненно, но на втором женщина по щиколотку провалилась в глубокую рытвину, заполненную грязной жижей. Талая вода мгновенно захлестнула верх полусапожек, холод окатил ступню, а позвоночник отозвался черной болью.

— Нестерюк, тварь, сволочь такая, чтоб ты сдох со своими дорогами и троллейбусами в придачу, падла, — сквозь зубы прошипела Наталья, хватаясь за скользкий поручень.

Кое-как взобравшись на подножку, женщина выдохнула. Кажется, прикусила губу — во рту ощущался вкус крови. В глазах роились черные мухи в розовом киселе, сильно пахло машинным маслом и сопревшей одеждой. В этих старых дребезжащих сараях еще не успели поставить турникеты, поэтому заходить дозволялось через двойные и широкие средние двери. А в передние и не пройти — выше сил и болевого порога, увы.

— За проезд передаем! — обмотанная пуховым платком кондукторша, точь-в-точь карликовый пушистый носорог, ловко протискивалась между стоящими пассажирами из хвоста салона.

— Вот, возьмите, — Наталья нашарила в кармане горсть мелочи и, не глядя, протянула кондукторше. К слову, не совсем было понятно, сколько стоит сейчас проезд в общественном транспорте. Наверное, рублей двадцать? Давно не приходилось пользоваться, вот Наталья и подзабыла эти тарифы, которые, впрочем, вырастали ежеквартально. Деньги поменяли хозяина, а носорог продолжил сбор дани. Левая нога промокла насквозь, в сапоге неприятно хлюпало. Пропала обувь: после такого купания и неизбежной сушки нубук итальянских сапог станет куском заскорузлой кожи в потеках соли. Жаль. Но как-то не очень. Пожалуй, это оттенок сожаления, этакая досада на обстоятельства. Гораздо больше жаль себя: до костей продрогшая больная курица, еле переставляющая ноги. Лишь бы доехать и не грохнуться в обморок.

Ехать предстояло недалеко — три остановки до жилого комплекса «Трансгруз». Идиотское название для микрорайона, отдает чем-то угольно-пыльным, грохочущим и наводит на мысли о портовом складе, матерящихся грузчиках и кабаках. Название себя оправдывало: шум, грязь и стройка в микрорайоне наблюдались в избытке. Вот уже третий год рядом с уже отстроенными высотками возводились все новые и новые. Двадцатиэтажные муравейники вырастали впритык друг к другу, не оставляя места ни для детских площадок, ни для зелени. Дворы заставлялись автомобилями, дороги преграждались шлагбаумами, а голые полумертвые деревца органично подчеркивали безжизненность урбанистического пейзажа. Но так уж сложилась, что жила Наталья (пожалуй, «проживала») в одном из этих бетонно-зеркальных монстров. Куда и надеялась добраться в середине нервного и безрадостного дня. Ага, вот и ее остановка.

Динамик над головой, затянутый в треснутую решетку прохрипел что-то хрустяще-невнятное. Скособоченные двери троллейбуса, зашипев, нехотя распахнулись. Наталья рукой, обтянутой намокшей перчаткой, крепко вцепилась в поручень и довольно бодро вышла на тротуар. Почти вышла.

Как только нога коснулась покрытого гололедом асфальта, тело Натальи от головы до ног будто пронзила молния. Да это и была молния, только рукотворная. Напряжение контактной сети составляло шестьсот вольт, а рассыпавшиеся в труху две недели назад керамические изоляторы дряхлого троллейбуса не смогли противостоять пробою. Согласно законам электротехники, ток выбрал путь с наименьшим сопротивлением — в землю, через мокрую обувь, одежду и тело женщины. Меркнущее сознание успело зафиксировать обжигающую, словно от раскаленного утюга боль в ладони.

Хмурый мужик средних лет в куртке с капюшоном, неторопливо смоливший сигарету в ожидании другого маршрута, с недоумением наблюдал, как с виду приличная женщина в светлом пальто со всего размаху навзничь грохнулась на ступеньки троллейбуса. Сказать по чести — на Елену Исинбаеву тетка не походила. Послышался хруст и даже глухой стук, видимо, головой приложилась неслабо. Ноги снаружи, голова внутри, неприглядное зрелище. Такие кульбиты чреваты трещиной позвоночника. Надо же, еще не вечер, а уже загашенная. Тем более надо помочь, со всяким бывает, а вот водитель, сука, даже не вышел посмотреть, что там за суета.